Накануне… 3472

Луна ярким диском нависла над деревней. По небу, украшенному россыпью звезд, ярких, мерцающих, скользили шапки облаков, светящихся по контуру золотом отблесков от ночного светила.

Легкий ветерок, еще не успевший уснуть, слегка шевелил верхушкой ветлы, склонившейся над нашим домом. Ее ажурные веточки свисали до самой земли сейчас плотно укрытой снегом.

Они, оцепеневшие от подступающего уже, пожалуй, и не морозца, а скорее всего заморозка, готовились ко сну.

…Под полозьями скрипел снег, похрустывал он и под валенками моих родителей, увлекающих за собой самодельные деревянные саночки от дома к берегу реки Кундыш.

Там, в полсотни метров от нашей хижины, стояла банька, разогретая березовыми поленьями, готовая жаром своей печи обдать семейную пару и их двухлетнего младенца.

А младенец сей, то бишь я, Алексей возлежал на санках, укутанный в стеганое одеяльце, и обращенный личиком е небу, пытался наблюдать и за бегущими куда-то в таинственную даль облаками и по разбросанными кем-то по ультрамариновому простору звездочками.

Чудно все это: и яркая луна, подсматривающая за нами с высоты беспредельно бездомных небес, окруженная хороводом белесых, как вата, тучек, и сами звездочки, почему-то хаотично, как будто, наклеенные на темном небосводе, и заснеженный косогор, уходящий от угомонившейся к ночи деревеньки к журчащей на все лады в полыньях и на перекатах речки, и темный до черноты и потому казавшийся жутким, ночной лес, подступивший вдруг невесть откуда…

Как прекрасен весь этот мир, созданный для человека самим Господом Богом и как счастлив должен быть человек, живущий на благодатной земле и творящий только добро для людей и во имя Бога!!!

И, наверное, забыли об этом большие люди, скорее всего, недочеловеки, ну, проще говоря, плохие, даже очень плохие дяди, которые совсем недавно устроили жуткую войну.

Они опрокинули на многие годы мир Божий, убили столько ни в чем неповинных людей, а многих детей сделали сиротами.

Вот и мой папа из-за этих злющих и неумных, точнее, глупых дядек вернулся с фронта без ноги, которую потерял в бою на Орловско-курской дуге…

Я, хотя и маленький пока, но думаю, что, как и все дети очень скоро вырасту и стану большим и сильным и пойду по белу свету – буду наказывать всех тех, кто не дает нам жить в мире без войны…

… «Приехали!.. Леша, ты не спишь? Пора нам и в баньку,» — прервал мои наблюдения и размышления голос отца. Жаль, что путь недолог, а ведь там, на улице, такая красота. Меня внесли в баньку, которая встретила нас жаром, паром и каким-то перегаром, исходящим от керосинового фонаря.

Отец поддал парку – плеснул ковшом водичку на раскаленные кирпичи. Облако пара с угрожающим шипением воспрянуло от печи к потолку, оттуда разбившись на разнообразные формы клубья, устремилось вниз, обдавая теплом всю компанию.

Странно как-то – огня нигде не видно, а жар пошел такой, что я вздрогнул от неожиданности и зажмурился на миг.

 Но раз уж оказались в изнывающей от жары баньке, то не мешало бы заодно и помыться… Ведь не на экскурсию же мы сюда пришли-приехали.

Меня быстро-быстро раздели и оказался сидящим в жестяном корыте. Было и загадочно и от чего-то страшновато. Одно дело бултыхаться в воде деревенского корыта, другой исход как бы не утонуть в этой всегда таинственной до жути водичке. Ведь я еще совсем маленький и плавать пока, конечно, не умею.

Кусочек обмылка, уже изрядно растерзанный за весь банный день, таял на глазах. Я знал, что до меня уже помылись и два старших брата и сёстры. А ведь чуть более двух лет прошло с тех пор, как закончилась проклятая война и даже кусочек мыла, это уж точно, роскошь для этого очень трудного времени. Чаще всего все мылись в банях без мыла. Лишь по окончании всей банной процедуры окачивались водой из отдельно стоящей деревянной бочки, в которой заранее разводили «щёлок». Это ни что иное, как вода, настоянная на древесной золе.

Волосы после такой водички приятно скрипели, давая знак тому, что чистота омовения уже достигнута.

Ну, а сегодня, по причине предстоящего праздника, вся наша семья прошла через баньку не без мыльной пены…

«Ну-ка, не дыши, именинничек,» - предупредил отец о предстоящем для меня вполне серьезном испытании. Он напоследок собрался окропить мою белобрысенькую головенку той самой водой с щелоком. А это означало, что надо затаить дыхание и под потоком из ковшика желательно не задохнуться, не наглотаться воды и, в итоге, остаться в «списке живых»…

Ох, как это не просто, откровенно говоря, даже страшно!..

«Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь!» - с этими словами отец окатил меня с головы и до самых, этих самых, ну, детских пяток.

Я уже знал по-своему, пускай еще и мизерному младенческому опыту, что это, пожалуй, конец вполне не легким банным испытаниям…

Но, тем не менее, вода без моего на то ведома и какого-либо согласия, и, тем более, желания, попала-таки и в рот, и в уши. Потом с весьма эффектным шумом-всплеском разом ударилась об пол, разбрызгалась дробной россыпью, разбежалась мириадами потоков, малюсеньк5их ручейков и капель и исчезла.

Надо же, только что целый ковш непредсказуемой по воздействию на малыша воды, угрожая мне, держал в жутком оцепенении, а тут, вдруг, сделав свое коварное дело, спрятался куда-то и стыдливо затих.

Да, странностей и непредвиденных ситуаций в этом взрослом мире более, чем предостаточно. Поди ж ты, попробуй все разгадать, да еще и осмыслить…

«Ух, ты,- только и успел я вымолвить, инстинктивно вдохнув воздух. Ручёнками провел по белесым локонам – они заскрипели…» Хорошо-то как, и банька уже закончилась, и я, белобрысенький, стал и чище, и свежее, да и домой уже пора!» - с радостью подумалось мне тогда.

… Звезды на небосклоне, увенчанные светлыми хлопьями (клочьями) клубящихся облаков, снова сопровождали нас до самого дома.

Не хотелось покидать улицу и расставаться с красотой и таинственностью ночной деревеньки, но это, все-таки, пришлось сделать.

Дома мы сидели за столом. Мама налила парного молочка и я, распаренный и, в полную меру, довольный пережитыми событиями, взахлеб выпил, пожалуй, больше половины стакана.

Сейчас нам надо выспаться, а поутру всей нашей немалой семьей необходимо добраться от Верхнего Баранова до села Падерино, что в полутора верстах, в церковь на службу и на причастие…

Завтра - 30 марта 1948 года - мой день Ангела, Алексеев день, Алексея, Божьего человека.

Село угнездилось на взгорье, а храм святого Петра Афонского возвышался над всей округой. Нас, малышей, радовало и то, что наша мама Мария и ее сестры Екатерина, Ефросиния и Клавдия были певчими в хоре, а их отец Нестор – старостой церкви. Поэтому церковь для нас была и роднее, и ближе, а батюшка, отец Леонид, считался членом семьи.

Храм всегда служил русскому человеку не как маяк для моряка, хотя и виден повсюду и издалека, а, прежде всего, являлся путеводителем на пути к Богу во всех жизненных ситуациях.

Вера в Бога делала человека настоящим человеком, понуждала жить по совести, по заповедям, издревле предложенным нам…